Евгений Ткаченко

                                              Речка Мга

         С рекой  Мгой  у меня связаны особенные   странички  жизни. Она, эта речка, появилась в ней с момента осознания мною самого себя -  личностью. В общем, практически - почти с рождения. Первые десять лет моей сознательной жизни проходили только отчасти  во дворе бабушкиного дома, а в основном на речке. Река дарила удовольствие от купания в жаркие летние дни и, самое главное, знакомила со своими обитателями в воде и над водой, а обитателей этих было невероятное изобилие. Все это я осознал уже в очень зрелом возрасте, повидав многое и отяготившись опытом жизни. Сейчас  представляю, что тогда Кто-то открыл мне дверь в физический мир в самом прекрасном его виде, в виде природы  почти девственной, еще не замученной  неразумным человеком. Я зашел в него, приняв всё как само собой разумеющееся, еще не видя и не понимая, конечно, настоящей красоты и чуда, которое меня окружило.  

      Деревню, в которой я жил у  бабушки, речка охватывала полукругом, и  мне казалось, что  река -  везде. Здесь же, неподалёку - усадьба князей Юсуповых, которая  воспринималась мной и моими сверстниками,  как часть деревни. Во времена молодости моей бабушки помещичья усадьба со всеми её обитателями была наособицу, теперь же остатки княжескимх владений превратились в   отдельное деревенское  чудо под название  "парк". Словосочетание "Пойдем в парк купаться" до сих пор будит в душе самые приятные воспоминания. Так вот, этот полукруг получался только при условии восприятия княжеской усадьбы частью деревни; сама деревня была классической и  в основном не отличалась от большинства крестьянских селений. Центральная грунтовая дорога, слева и справа от нее расположены избы, на задах которых обязательный сарай, а у некоторых и баня... Метрах в трехстах от дороги, параллельно ей, как раз и протекала речка. Бабушкин дом был двухэтажным в четыре окна, самым большим в деревне, нижний  этаж из бутовых плит, очевидно, что добытых прямо на реке, а верхний из бревна. Я так и не понял, как мой дед, всего лишь сапожник, при царях изловчился построить такой домище, да и земля, принадлежащая деду, простиралась почти до речки. Потом советская власть землю почти всю забрала, оставив сотки четыре-пять.  Дом расположен почти  на развилке, сразу за ним  главная дорога поворачивала направо к мосту - плотине, кстати, – еще одному деревенскому чуду, разделившему речку на две части. На верхнюю -  тихую, спокойную и глубокую, в некоторых местах глубиной до трех метров, и нижнюю - быструю, почти горную, глубиной до одного метра.  В сотне метров выше плотины речка поворачивала почти на девяносто градусов, и такой тихой и глубокой протекала она по барскому парку,  охватывая, таким  образом, деревню.

 Если идти прямо по дороге,  не сворачивая к плотине, то как раз упрешься в барскую усадьбу и выйдешь на главную песчаную аллею, слева и справа от которой растут громадные дубы и липы. Их осталось очень мало, но все же отчетливо видно, что высаживались они вдоль аллеей. Эта аллея упирается в речку. Справа от нее, при входе в парк, всего-то метрах в тридцати, на пригорке, расположился деревянный барский дом, ниже которого, ближе к речке, опять же стоят редкие древние дубы и липы. Местные говорят, что в войну почти половина деревьев  была вырублена.

Летом в барском доме располагался  пионерлагерь. Одно лето моя старшая двоюродная сестра работала там пионервожатой, и я, семилетний, помню, бегал туда в надежде, что сестра Анна догадается завести меня в этот чудесный барский дом и я увижу, как там внутри. Но она всегда была окружена пионерами, занята, и в доме  я так и не побывал. Как же я об этом  сегодня жалею, хотя понимаю, что ситуация была для меня безнадежной

 

       Десять лет спустя. Анна, бывшая пионервожатая, со своей мамой в парке. Неподалеку  виден барский дом.

Отряд был влюблен в Анну, причем и девочки, и мальчики. Невозможно было не влюбиться в девятнадцатилетнюю цветущую красавицу, энергичную, певунью  с большими глазами и вьющимися локонами волос, спадающими  на плечи. Я ревновал ее к пионерам так сильно, что подавлял в себе желание ходить туда часто. Однажды Анна со своим отрядом затеяла поход в верховье речки, в сторону деревни Петрово, и взяла меня. Выше парка речка  снова быстрая и каменистая, и берега там выше, и плит больше. Как только с дороги повернули к реке, все пионеры кинулись бегать по плитам на берегу, особенно отличались мальчишки, некоторые цепляясь за камни,  залезали на крутой берег. Один тут же расшиб себе колено. Анна своим платочком  вытирала ему кровь, а я стоял рядом. Вдруг метрах в двадцати-тридцати  от нас, девочки закричали: «Змея!!!» и,  подбежав к нам, сгрудились вокруг Анны. Тут же двое парней кинулись с толстыми ветками в руках  к тому месту и начали ими что есть силы колошматить змею. Мы все, как завороженные, смотрели  на них. Закончив свою работу, они  повернулись  к нам, явно довольные собой. Один из них обратился к пионервожатой: «Аня, можно идти дальше, мы ее убили». Девочки тихо, стайкой, маленькими шажками,  пошли смотреть, за ними и мы с сестрой. Это была большая гадюка  с  красивым узором на спине, она еще шевелилась, хоть мальчишки и перебили ей туловище во многих  местах. Одна девочка сказала: «Фу, какая гадость!», и остальные ее поддержали. Вдруг Анна громко, чтоб до всех дошло, произнесла: «Все ребята, поход закончен, возвращаемся в лагерь».  Девочки  все согласились, мальчики же начали возмущаться.  Аня была непреклонна: «Еще мне не хватало, чтоб кого-то из вас  укусила змея». Мы с девочками пошли к лагерю, мальчишки с толстыми ветками в руках двинулись следом (но не по дороге, а по буеракам) явно в надежде найти еще одну змею, но -  не удалось. Когда возвращались, девочки говорили только о змеях и никто их не жалел, все считали их злом, а мальчиков, убивших гадюку хвалили наперебой. Перед входом на территорию лагеря Анна всех собрала и начала пересчитывать, а я побежал в свой двор.

 Барский дом простоял еще лет десять  до того, как местные алкоголики его сожгли.

Так вот, для меня речка эта была везде: в парке, рядом с плотиной и на задах собственного дома. И, что интересно, одинаковым было только ее название, а на самом деле это реально были разные водоемы, в которых даже рыба водилась разная. Речку я осваивал по мере своего взросления;  конечно, не в одиночестве. Причем, как это ни странно по сегодняшним меркам - без сопровождения взрослых. На речку мы ходили всегда мальчишеской компанией.  Первый кусочек реки, который я познал и освоил, понятно, был на задах моего дома. Он же оказался самым богатым на  яркие впечатления, оставшиеся навсегда в моей памяти. Компании собирались небольшие, человека четыре - пять, и всегда был малыш трех-четырех лет, чей-то брат. Как же такая компания помогала взрослению каждого! Малыш  рядом, за которым  присматривал не только родной брат, но,  невольно, и все мы,  придавал ребятам  ощущение себя взрослыми  и ответственными.

Часть речки - та, что напротив нашего дома, была какая-то уникальная. Прямо  на противоположном берегу в нее  впадал ручей с ключевой водой, текущей из-под Божьей горы. На горе стоял красивый полуразрушенный храм.  Из-за ручья речка была здесь чуть шире, чем везде, метров пятнадцать-двадцать. Вода в ручье казалась  нам, мальчишкам, ледяной,  на самом деле  летом и зимой температура ее была 6^оС. Абсолютно прозрачная и чистая вода ручья постепенно смешивалась с коричневой, но тоже чистой в то время водой реки, бежавшей  с торфяных болот. По речке мы ходили босиком, невзирая на обилие острых камушков на дне,  и старались быстрее преодолеть участок, на котором ручей в нее впадал, при этом ноги от холода прямо-таки  сводило судорогой. Я ничего не сказал о том, что река Мга там, где я с ней познакомился  и  на берегах которой провел детство, представляла собой, по сути, горную речку. Явление это удивительное и не очень понятное для равнинной местности, на которой расположена Ленинградская область. Кроме этого интересно еще и то, что дно речки  - это известняковые плиты.

      Речка Мга весной

Метрах в десяти-пятнадцати выше по течению от ручья с ключевой водой располагался маленький песчаный островок. Это было одно из любимых мест моей рыбной ловли. Сколько же часов я в детстве провел с удочкой на этом островке! С него хорошо ловился пескарь и забавная рыбка под названием «сека». Рыбка странная для наших северных рек, в чистом виде – аквариумная, мелкая, размером с кильку, самочки серенькие, невзрачные, зато самцы пестрые до невозможности,  сине-красно-зеленые красавцы, и значительно крупнее самок. Ловилась она очень хорошо, однако местные жители, видимо, из-за необычной расцветки, остерегались употреблять эту рыбку в пищу. Впрочем,  так же, как и миног, которых в какой-то период лета в изобилии несло течением.  На вопрос: «Миноги, говорят, вкусные. Почему не ловите?» ответ был короткий: «Еще чего! Мы змей не едим». Правда, в деревне жил дед Тима, который, невзирая на мнение общественности, иногда просил меня  наловить сек для него. Уху из них он варил себе сам и хорошо себя чувствовал. Бабушка любила уху из пескарей,  вдобавок к ним я всегда приносил с пяток горбатеньких полосатых окуней или синеглазых ядрёных «сопливых» ершей, так что уха получалась  особенная, сборная. Услышав от своих городских родственников, что миноги – деликатес, я как-то вознамерился попробовать их. Поймал с десяток и решил поджарить на летней уличной печи. Растопил ее, сходил в дом,  принес сковородку и масло, миног разрезал пополам и только сложил на сковородку, как во дворе появилась бабушка и тут же направилась ко мне. Увидев, чем  я занимаюсь, ловко сняла сковородку с печки  и со слезными причитаниями: «Глянь, бес какой! Опоганил мне сковородку змеями! Как есть опоганил!» -  выбросила всех моих миног. Куры и коты были довольны, а я немного огорчился, однако, принял всё смиренно. С бабушкой  никогда не спорил.

Не знаю почему, но нам, мальчишкам, больше нравилось рыбу ловить не на удочку, а колоть ее вилкой. Может, потому, что это был реальный шанс днем  добыть налима, который  считался самой знатной добычей. В этой реке некоторые рыбы вели ночной образ жизни, а днем  спали  под плитами.  Много в ней водилось речных бычков, которые по одному или даже по два сидели под каждой плитой на дне реки. Бычки были двух видов. Один песчаного цвета, похожий на пескаря, называли мы его лежаком, а другой - настоящий  бычок: черный, головастый с громадными плавниками у самой головы. Большими эти  рыбки не вырастали, максимальный размер -  сантиметров двенадцать. Их страшненький вид домашних котов не смущал, и они бычков явно почитали за деликатес.

Главное было выпросить у бабушки подходящую вилку: большую, обязательно стальную и с острыми зубцами. Для меня бабушка не пожалела вилку старинную, должно быть, еще дореволюционную. Технология ловли простая. Закатываешь повыше штанины своих «семейных» трусов (других тогда не было) и  босиком заходишь в речку. Подходишь к плите, лежащей на дне, аккуратно ее поднимаешь и переставляешь вниз по течению. Бычок или  налим уплывает не сразу, некоторое время он, ошалевая от света, не движется. За это время надо успеть рыбку наколоть на вилку. Если удается заколоть вдобавок к бычкам  пару налимчиков грамм по 200-300, то бабушке уже уха и котам праздник.

Однажды на выходной приехала мать с моим двухлетним младшим братом. Мне тогда было десять лет. Одеты они были очень нарядно, на брате пестрая цветная рубашечка с короткими рукавами и, еще пестрее рубашки, на лямочках коротенькие штанишки, на каждой ноге перетянутые резиночками. На голове у малыша была белая шапочка с маленьким козырьком. Мать любила «пускать пыль» в глаза деревенским подругам и, приезжая на родину, надевала всегда самое лучшее. Строго наказав мне, чтобы я смотрел за братом, и что, если он запачкается, мне несдобровать, ушла к какой-то подруге детства. Сказала что на часок, но мать я знал хорошо и понимал, что этот часок растянется  на два-три. Компания моих парней ушла к плотине, и мне было очень тоскливо. Брат ковырялся в куче опилок и стружек у козел, на которых пилили бревна, а я сидел на скамейке у стены дома и с  неприязнью смотрел на него. Тут во двор заходит Петр, мой двоюродный брат, только что вернувшийся из армии, стосковавшийся по родной деревне и близким. Он еще рвался  всем помочь и во всем поучаствовать, будь то работа, гулянка или пьянка.

- Мать где? - обратился он ко мне.

Первым отреагировал на вопрос  мой младший брат:

- Там! - глубокомысленно молвил он, показав пальчиком на дорогу.

Петя улыбнулся:

- Ну вот! Пока служил, у меня еще один брат появился на белый свет.

- А я знаю? – ответил я, -  пошла к какой-то своей подруге. Думаю, часа через два вернется.

- Слушай, Жень! Бабушка мне сказала, что ты редко когда приносишь налимов. Давай сходим пока на речку, я тебе покажу место, где их под плитами много. Тащи на всякий случай вилку.

Я, понятно, обрадовался, и мигом слетал в сарай за вилкой. Место это оказалось  не так далеко от того, где ловил я, метрах в трехстах ниже по течению. Там у самого берега лежал прямо в воде громадный плоский булыжник, а перед ним на берегу натоптана площадочка.  Должно быть, женщины сюда ходят полоскать белье, подумал я.

Петр скинул брюки, взял у меня вилку и пошел в воду. Я остался с братом на берегу, оценивая речку в этом месте. Действительно, здесь было глубже, и плиты на дне лежали явно крупнее. Вдруг Петя, приподняв очередную плиту,  начал энергично звать меня  рукой.  Посмотрев на малого, который мирно ковырялся на берегу в песке, я быстро пошел по воде к Пете. Тот глазами показал под плиту, там между двух небольших камней дремал налим,  какого мне ловить еще не приходилось, не меньше чем на полкило весом.

- Подержи плиту, - прошептал Петр.

Я схватился за нее и тут боковым зрением  увидел, что течением ко мне несет красивый цветной мяч. Оглянулся и тут же понял, что это совсем не мяч, а надутые пузырем праздничные штанишки моего брата,  голову же его не видно, она под водой. Я схватился за эти штанишки и поволок брата к берегу. Сзади  тут же на берег выскочил Петр. Он поднял брата за ноги вниз головой, а я начал стучать его по спине. Все это мы делали молча, не разговаривая, по какому-то наитию. Малыш напыжился, изо рта и носа вытекло немного воды, он начал кашлять, а потом истошно на всю реку закричал. Петя положил его на свои брюки, с каким-то отрешенным видом сел рядом на траву и пробурчал:

- Чуть не загубили малыша. Придется идти в магазин за бутылкой, нервы успокаивать.

В метре от меня в траве ворочался налим, рядом валялась моя вилка, а мне первый раз было это совсем не интересно. Я пытался успокоить своего младшего брата, уж больно сильно он плакал.

Если жизнь бурлит в воде, то не в меньшей степени она процветает и над ее поверхностью. Над водой и над высокой осокой по берегам летает бесчисленное количество стрекоз: больших, классических, и маленьких, почему-то синих. Оказывается стрекозы очень полезные: они поедают кровососущих насекомых, а сами являются пищей для птиц и  рыб.

Мимо такого количества корма птички, понятно, пролететь никак не могут. Их радостный гомон – естественная музыка, услаждающая ухо каждого рыбака. Над водой носятся ласточки-береговушки, а по берегу, подергивая длинным хвостом, бегают белые трясогузки. Иногда можно увидеть и куличка. Невозможно не отметить обилие соловьев, живущих в кустах вдоль реки. В начале лета ночами  они услаждают слух жителей деревни. Как же приятно засыпать на сеновале под трели соловьев! Такая маленькая невзрачная серенькая птичка нам, людям, наглядно демонстрирует, что талант никак от внешности не зависит.

Я писал о том, что плотина делит реку на две части. На самом деле сама плотина сформировала и третью часть: это водоем, который получился естественным  образом под плотиной. Внешне он напоминает озеро, поскольку вода, падая с плотины, не убегает одним сплошным потоком, а натыкаясь на большой остров из известняковых плит, делится на два рукава, огибающих  этот остров. «Озеро» - единственное место на реке где водится голавль. Больших голавлей я не видел, но зацепить на стрекозу или кузнечика даже полукилограммового сильного  красавца – великая радость и удовольствие. Кроме этого под плитами  острова обитали  самые крупные налимы в реке. Однажды мне удалось поймать экземпляр весом явно больше килограмма, взвесить, к сожалению, не удалось.

Выше плотины река тихая, широкая и глубокая. На нее  ходили ловить плотву и щук, а еще мы, мальчишки, любили там купаться.

Плотина стояла совсем не для того, чтобы разнообразить нам там, в деревне,  времяпрепровождение. Она имела сливной канал, в котором стояли турбина и электрогенератор,  вырабатывающие электроэнергию для всей деревни. Управлял этим хозяйством старик, которому до революции принадлежала мельница. Иногда ночью он поднимал  шлюзы и спускал воду. Выше плотины образовывались лужи, в которых было много зазевавшейся рыбы. Дедом он был добрым и всегда давал знать нам, мальчишкам, когда будет проводить эту операцию. В этот день мы вставали в шесть утра и  бежали к плотине. Крупную рыбу дед в этих лужах собирал себе в корзину, а мелкую оставлял нам.

Конечно, иногда не замечал он в глубоких лужах и крупную рыбу. На обследование луж у нас было час-полтора. Собрав рыбу, дед тут же опускал шлюзы, вода быстро прибывала, и лужи соединялись с рекой.

Повзрослев до состояния старшего школьника, я стал реже бывать в деревне, но память об этом прекрасном природном мире осталась в душе навсегда. Последняя встреча с ним была в 1969 году, после того как я  окончил четвертый курс института. Как-то за пивом со своими двумя студенческими приятелями меня накрыла ностальгия по детским временам, связанным с  речкой Мгой, и я начал им рассказывать о тех своих детских впечатлениях. На удивление, друзья внимательно слушали, потом один из них вдруг сказал: «Жека, это так интересно. Я был бы не прочь такое увидеть и ощутить». Мы тут же договорились на трехдневный  поход  вверх по речке Мге от самого его устья, от места впадения реки в Неву.

На 440-м автобусе, который ходит из Питера через Кировск, по дороге, идущей по левому берегу Невы, рано утром мы доехали до остановки «Река Мга", вышли и тут же пошли вверх по  левому берегу речки моего детства. Надо сказать, что погода  благоприятствовала, за три дня не было ни дождя, ни жары, ну а то, что нас  заедали комары, воспринималось как естественная плата за удовольствие от похода. Сгоряча мы много прошли в первый день и палатку разбили на берегу реки напротив деревни Пухолово, что располагалась всего в семи километрах от моей деревни. До темноты изловчились наловить удочками  рыбы на уху. Прекрасно провели вечер у костра, наговорились, выспались, а рано утром продолжили свой поход. Для меня это было особенно ценно, удалось увидеть и прочувствовать речку Мгу от ее устья до княжеского парка. В середине дня мы в этом парке уже разбили свою палатку и тут же пошли на экскурсию. Осмотрели плотину, постояли на ней, послушали шум падающей воды. Сходили к полуразрушенной Успенской церкви и обошли ее вокруг. Внутрь зайти не удалось, дверь была на замке, купол еще не рухнул и храм последний год служил колхозу складом химических удобрений.

Надо было подумать об ужине, и мы вернулись к своей палатке. Искупались, я взял спиннинг, парни -  удочки, и мы пошли за добычей. В течение часа я зацепил на блесну щучку, а мои друзья поймали с десяток плотвичек и окушков. Вечер опять провели у костра за разговорами. Обсуждалась  тема приезда сюда еще раз специально за налимами, а еще наметили мы   подняться выше по реке к деревне Петрово. На следующий день, выспавшись, утром мы поплавали в речке, собрали вещи и пошли на остановку автобуса.

Все были довольны, считали, что разведка боем  прошла успешно. Однако планам нашим сбыться было не суждено, более того, мог ли я подумать, что находился в контакте с живой речкой Мгой последний раз в своей жизни. Все начало рушиться буквально через два-три года.

В деревне два старых погоста, на одном хоронили православных, а на другом старообрядцев. Оба расположены на высоком берегу реки. Ежегодно в Троицу помянуть ближних собираются на них сотни людей. Однажды Троица выдалась жаркой.  Это обстоятельство не отменило советскую традицию крепко выпивать на могилах родственников.  После поминок  многие пожелали освежиться в реке. К несчастью, одному человеку выплыть не удалось. Как часто бывало в советские времена, реакция власти на это событие оказалась  самой бестолковой. Секретарь райкома приказал демонтировать шлюзы и спустить воду. С этого действия человек начал уничтожать естественно сформировавшийся уникальный природный феномен, который представляла собой речка Мга и её окрестности. Уже через два-три  года после этого на всем протяжении реки Мги ее берега стали отдавать в собственность дачникам, совсем не учитывая национальную особенность нас,  русских, гадить «под себя». Речка оказалась слишком маленькой, чтобы выдержать такой объем грязи, сливаемой в нее.

    Это всё, что осталось сегодня от дамбы и старого моста

 

 

 

 

Оказалось, что не только меня очаровала эта река. Вот какое стихотворение под названием «Река Мга» написала Марина Тарнопольская:

Из мглы Синявинских болот,

Как узенькая строчка,

Летит стремительный поток –

Невы шальная дочка!

Скрипит над ней висячий мост,

Вдоль берега тропинки,

И стайка озорных стрекоз

Уселась на кувшинки.

Извилиста, не глубока,

Короткое названье,

Но эта речка, речка Мга –

Само очарованье.

Судя по всему, стихотворение было написано еще про живую реку... Через некоторое время был построен новый мост, а мост на дамбе демонтировали.

К 2004 году был восстановлен Успенский храм на Божьей горе. Я воцерковился и, став его прихожанином, регулярно приезжал туда на праздничные и воскресные службы. Проезжая по новому мосту, на речку и на остов плотины старался не смотреть, это было для меня слишком тяжело.

Родня моя бабушкин дом и землю продала. В душе после этого  начало зарождаться отчуждение к родной деревне, и я, чтобы  всколыхнуть те приятные чувства, которые еще во мне жили, как-то летом после Литургии пошел проведать то место, где я когда-то колол вилкой рыбу и  где был тот легендарный песчаный островок, вокруг которого крутились пескари и секи. К самому берегу подходить не стал, заранее почувствовав неладное, остановился метрах в десяти. Островок был на месте, но любимая речка умерла, кроме журчания водяных струй других звуков не было, над ней ничего не летало, ни стрекоз, ни  птиц. В воду можно было не заглядывать, издалека  видно, что в ней нет ничего живого. Даже кусты по берегам имели больной, чахлый вид.

По деревне еще бегали мальчишки, но их было намного меньше, чем во времена моего детства, и я не видел их на реке. Они растут и ничего не знают о том, какое чудо, какая живая и прекрасная была совсем недавно эта деревенская речка.