Центральная межпоселенческая библиотека
Кировского района Ленинградской области

"За рябчиками": новый рассказ Евгения Ткаченко

За рябчиками

Эта история имеет длинную прелюдию. Начну, однако, с самого начала.

На мое двадцатилетие отец объявил, что принял решение полностью переключиться на рыбалку, а охотничье ружье хотел бы передать мне. Это предложение я принял с радостью и тут же зарегистрировал ружье на себя.

            Мне нравилась  моя новая роль охотника, видно потому,  что с детства восхищался ею в исполнении самого значимого для меня человека на свете – отца. А ведь действительно - это красиво и  солидно: болотные сапоги, охотничий костюм, патронташ  на поясе, ружье на плече и шляпа, обязательно шляпа. А еще охотник, конечно, производит впечатление на дам. В моем возрасте – это было серьезно.  Разница между мной и отцом   оказалась «небольшой», у меня не было страсти и цели кого-то убивать. Да, в лес с ружьем я ходил, и с удовольствием, но, как правило, возвращался без дичи. Иногда, правда, приносил одного или пару куличков, их мне было не так жалко, как другую дичь.

            Случались и анекдотичные случаи, когда я и готов был убить, но кто-то отводил мой палец от курка.  Однажды отец, должно быть, желая подстегнуть мою охотничью страсть, подговорил своего старого приятеля взять меня на настоящую охоту на тетерева,  настоящую потому, что охотился он из-под собаки. Звали приятеля дядя Миша, конечно, я был с ним знаком с детства и даже знал частный дом, в котором он жил, но с собакой знаком не был.

            Наш промышленный городок, расположенный на берегу Невы, уже тогда был сплошь застроен многоэтажными домами,  среди них кое-где сохранились островки частного сектора. Вот на таком островке, в старом, почерневшем от времени  домике, огороженном, до боли знакомом каждому русскому, таким же почерневшим кривым забором из штакетника, и жил дядя Миша со своей женой.

            Рано утром в назначенное время открываю калитку забора. На меня несется, явно в диком восторге, пес, бросается на грудь, обмусолив  лицо, и не зная как еще выразить свою радость, счастливо попискивая, крутится, как волчок вокруг моих ног, не давая сделать и шага. Отпустил он меня, позволив войти во двор, только после того, как дядя Миша грозно прикрикнул на него: «Пальма, ко мне». Увидев меня с ружьем, собака поняла, что идет на охоту, отсюда  такая радость и мгновенное признание меня, незнакомого ей человека, лучшим другом.

            Хозяин, ожидая меня, сидел на крыльце и курил папиросу. Прислоненные к стене дома стояли тульское ружье и мотоцикл, известный советскому народу под названием «Макака». Я давно знал, что это самый любимый мотоцикл охотников и рыбаков. Неприхотлив, легко транспортирует двоих и пройдет там,  где любой другой транспорт застрянет.

            Мы поприветствовали друг друга.

- Женя, я тут ногу натер, не знаю, много ли нахожу, но раз уж договорились, то съездим. Да и погода сегодня хорошая.  Тяжело будет ходить, вернемся, там от дороги недалеко. Хоть вы с Пальмой душу отведете, -  с такой вот  пространной речью дядя Миша обратился ко мне.

Он выкатил на улицу мотоцикл, завел его, я устроился на заднем  сиденье,  лопоухая спаниелька Пальма привычно, с деловым видом, на бак перед хозяином, и мы поехали. К моему удивлению приехали туда, где я бывал и раньше, еще  юношей, когда ездил на карьеры и за грибами. Это километрах в десяти от нашего городка, и  действительно, на березах тетеревов я там  осенью видел часто.

Дядя Миша мотоцикл закатил в чащу, рядом с дорогой. Возбужденный пес носился по траве, водил носом и вопросительно поглядывал на нас. Дядя Миша прикурил и начал рассказывать:

- Видишь, вдали кромка леса.  Мы на тропинке, справа, видишь, этот лес выходит на нее,  впереди он тоже выходит, а между ними большая поляна, только она заросла мелким редколесьем. Так вот, по кромке леса растет брусничник, и тетерева там кормятся. Прошлый год мы с Пальмой здесь за осень дюжину точно взяли. Правда, этот год говорят  брусники мало.

Он замолчал, подумал, затянулся и продолжил:

- В этом году я выехал первый раз, все как-то нездоровилось. Без собаки здесь охотнику делать нечего. Трава высокая, тетерев умный, на крыло поднимается только в крайнем  случае, а так уходит  пешком.

Дядя Миша бросил папиросу, опять подумал:

- Ты, Женя, пойдешь вдоль самой кромки леса, я метрах в сорока левее, а Пальма между нами. Сделаем полукруг и снова выйдем  на тропинку.

Мы зарядили ружья, взвели курки и тронулись в путь. За час почти обошли поляну и начали возвращаться к тропинке. Пальма страстно челночила между нами, иногда подбегала, виновато смотрела мне в глаза, мол, извини не могу найти. А мы с дядей Мишей время от времени сходились, хромал он все сильнее, при встречах закуривал и как бы оправдывался: и погода хорошая, и время подходящее, и собака классная, а дичи нет. Иногда, подходя к нему, приходилось продираться через густой кустарник.  Я все время боялся, что ветка  зацепит курок,  и  ружье самопроизвольно выстрелит. Наконец, видя, что дичи нет, я поставил ружье на предохранитель. Прошло всего минут пять после этого, как Пальма,  метрах в десяти от меня, подняла переднюю правую лапку и застыла. Медленно повернула голову  и посмотрела мне  в глаза. Я так обалдел от неожиданности, что забыл про предохранитель и, взяв ружье наизготовку, скомандовал: «Пиль». Пальма кинулась вперед.  Метрах в пятнадцати-двадцати от меня тяжело начал взлетать краснобровый черный красавец тетерев. Я ощущал себя как бы во сне. Медленно вдоль леса поднималась большущая черная корзина, я в нее мечусь, нажимаю курок, а ружье не стреляет, я снова мечусь и опять нажимаю курок, а выстрела нет. Тетерев исчезает между кустов и деревьев и только тут до меня доходит, что ружье на предохранителе. Я зачем-то лихорадочно снимаю его с предохранителя и чувствую на себе чей-то взгляд. Поднимаю глаза, а это Пальма смотрит мне в глаза с каким–то невероятным  осуждением и даже презрением. И тут же слышу  голос, нет крик, дяди Миши: «Мать твою, какого черта не стрелял?». Матерная вопилка дяди забылась быстро, а как вспоминаю взгляд Пальмы, до сих пор сгораю от стыда.

Моя институтская учеба подошла к концу. Трех человек с нашей кафедры, меня, моего приятеля Виктора Те и парня из параллельной группы Толика Мисенова  отправили на преддипломную практику в Красноярск на завод «Сибтяжмаш». Толик был странным человеком, как бы «человеком в футляре», внешне при этом был эффектным и видным.  Высокий, на полголовы выше меня, а ведь мой рост 180, волосы на его голове слегка курчавились, лицо очень русское, и на нем всегда была доброжелательная полуулыбка. Я ничего о нем не знал, хоть и проучились мы на одной специальности,  правда, в параллельных группах,  целых шесть лет. Мы никогда не общались, а при встрече только пожимали друг  другу руку. Точно такие же отношения у него были и с моими приятелями. Мне показалось, что у него не было друзей, и к общению он был не склонен. Интересно, что сейчас, много лет спустя, если бы я не видел его на красноярских  фотографиях, то не вспомнил бы, что он был там с нами. Не знаю, что у него был за диплом, не помню его нигде - ни на заводе, ни даже в общежитии, где в одной комнате жили мы почти два месяца. Воистину – человек невидимка. Какой-то тенью Толик присутствовал на всех наших сибирских мероприятиях: был с нами на Красноярских столбах, в Дивногорске, на сплавной горной реке Мане и  даже на заводском спортивном празднике. Это я сужу по фотографиям, которые сохранились. Понятно,  что-то вместе обсуждали, и выяснилось, что он страстный охотник. Уже в самолете, по пути в Ленинград, он неожиданно пригласил меня к себе, поохотится на рябчиков. Жил Толик во Всеволожском районе в поселке Рахья. От города Кировска, где я родился, и где у отца хранилась вся моя охотничья амуниция, это было совсем недалеко, по прямой километров тридцать. Сложность была в двух пересадках и форсировании Невы.

На следующий день после прилета мы с Толиком встретились на кафедре и обговорили день, время и место нашей встречи. К счастью, он дал мне расписание электрички и переправы через Неву, они оказались согласованными. Мы решили пойти на охоту в середине недели, зная, что охотников в лесу будет меньше, чем в выходные. Я сразу из института поехал в Кировск. С вечера приготовил всю амуницию, а еще сходил в магазин и купил бутылку водки. Этот атрибут на охоте необходим, есть такие охотники, которые считают его даже важнее ружья. Попросил отца поделиться опытом охоты на рябчика, но он сказал, что за свою жизнь добывал всех пернатых, разрешенных к охоте, и с пяток рябчиков тоже застрелил, но случайно и специально на них никогда не охотился.

Птичку под названием «рябчик»  я, проведя, еще с мальчишеских времен, много времени в различных лесах, знал хорошо. Видел, как шустро она летает, уверенно маневрируя между ветками и деревьями, оценил ее красивый пестрый окрас и особенно забавный свист - «ти-ти-тии-тить-ти», примерно так. Свист этот в лесу слышишь намного чаще, чем удается рябчика увидеть, он настоящий гений маскировки.

И вот рано утром я еду автобусом в Петрокрепость, до советских времен городок назывался Шлиссельбургом. Знакомство с ним оставляет горький осадок в душе, уж слишком он запущен и обшарпан для такого исторического места России. Пятнадцать минут езды, и я выхожу на маленькую площадь рядом с полуразрушенным красивым храмом. Переходя по горбатому мостику Староладожский канал стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы меньше травмировать свою душу  картинками погрома и запустения. За мостиком поворачиваю налево к Неве и иду, слева – канал, а справа бывший Шлиссельбургский гостиный дворик, такой же неухоженный как все вокруг. Пять минут ходьбы, и я уже устраиваюсь  на деревянной лавке палубы маленького кораблика. Когда нас, пассажиров, собралось с десяток, кораблик дал гудок и начал отчаливать. По пути зашли на крепость Орешек и высадили на его причал двух человек, должно быть работников музея. Всю дорогу я простоял, рассматривая удивительные по красоте творения Божьи - Ладогу и исток из нее Невы, разделенной островом на два рукава, левый - грязный, с течением не очень сильным, замусоренный глиняно-песчаной взвесью Новоладожского канала, и правый, с кристально чистой ладожской водой.  Течение в нем  такой силы, что кораблик наш, попав на некоторое время на особо сильную струю, казалось совсем остановился, и к причалу острова подойти  не сможет, но он, напрягшись, течение это все же преодолел.

После созерцания Петрокрепости и крепости «Орешек» мои мысли невольно начали скакать по исторической тематике. Стоя на платформе поселка им. Морозова при пороховом заводе, я сначала подивился, в каком же уникальном историческом месте  родился, и на первый взгляд банальное название поселка для меня еще со школьных лет было совсем не банально. Помню, когда учитель истории   рассказывал о революционере-народовольце  Николае Морозове, меня зацепили  противоречия его рассказа. Понятно, учитель говорил о том, как бесчеловечный царский режим держал его в тюрьме почти тридцать лет, и он там чуть не умер от чахотки. Но  каким-то неведомым образом выжил и досидел в одиночной камере, как раз крепости «Орешек», до 1905 года. Потом опять же каким-то невероятным образом стал великим ученым, доктором наук и  академиком и прожил целых 92 года.

 В общем, я начал собирать информацию о нем, и чем больше находил, тем больше удивлялся. Это не человек, а человечище какой-то. Человеку такое невозможно. Морозов отсидел почти тридцать лет, выучил одиннадцать языков, написал несколько тысяч  научных работ. После заключения защитил две докторские диссертации. Стал одним из первых дипломированных летчиков России. В возрасте 85 лет прошел снайперские курсы. Был на фронте, и в 88 лет таки застрелил из своей винтовки нескольких фашистов. Своей неуемной энергией академик достал Сталина. Тот наградил его орденом Ленина и на фронт больше не пустил. Так вот, оказалось, что  сидел он за дело – был главным идеологом терроризма в России. А «царский режим» поддерживал его в занятиях наукой.  

Пятнадцать минут ожидания на платформе - и вот я уже в электричке. Прикинул, учитывая полчаса езды до Рахьи, – вся дорога, несмотря на пересадки,  занимает всего пару часов.

В Рахье, как и договаривались, на мотоцикле меня встретил Толик. Ну а мотоцикл, ясное дело, – «Макака». Мы быстро уселись на него и двинулись в путь. Толя как всегда молчал, вопросов не задавал, разве что улыбался приветливее, чем всегда.

Минут десять езды - и мы останавливаемся у типового русского, почерневшего от  времени забора, прислоняем к нему мотоцикл и заходим во двор дома, который выглядит не намного лучше забора, разве что крыша покрыта явно свежим шифером. На крыльце нас встречает худенькая женщина неопределенного возраста, Толина мама. Я представился, она сказала, что в курсе, мол, сын ей все рассказал, и пригласила меня в дом на чай. Посидели минут десять-пятнадцать, не больше. Я выпил чашку чая и съел пару домашних пирожков. Водку отдал Толику. Он поставил ее в буфет, достал с верхней полки большой, явно военный бинокль, одел его на грудь, взял ружье и мы пошли к нашему мотоциклу. Вслед за нами на крыльцо вышла Толина мама и крикнула нам вдогонку:

- Долго не ходите, вон какой сегодня сильный западный ветер, глядишь, дождь надует. Обед приготовлю к пяти.

Толя на эти слова никак не отреагировал. Перед тем  как сесть я попытался пошутить, чтобы разрядить уж больно деловую атмосферу наших сборов:

- Толик! Ну, ты как настоящий советский командир. С ружьем, биноклем, да еще и на коне.

Он улыбнулся.

- Без бинокля на рябчика ходить бесполезно. Ничего не возьмем.

Минут двадцать-тридцать мы ехали по кромке какой-то лесной раздолбанной дороге  с грязными лужами посередине разного размера и глубины. В некоторых, особо глубоких, были набросаны кучей толстые ветки. Наконец, когда  выбрались на место, где было повыше и посуше, Толик остановил свой мотоцикл и  молвив всего одно слово: «Приехали», заглушил мотор  и  поволок нашего «коня» в ближайшие кусты. Минуты через три вышел, и мы пошли в лес. Я тут же поинтересовался:

- Мотоцикл не украдут?

- Да что ты! Здесь мало кто бывает.  Кусты растут плотно, его не заметишь, да там еще маленькая воронка  и заготовленные мной ветки, которыми я его прикрываю.

Лес оказался в основном хвойным, представлял собой редко стоящие сосны с гладкими ровными стволами, которые были немного разбавлены густыми елками. Только вошли, не прошли и пары сотен метров, как впереди справа услышали характерный бодрый свист -«ти-ти-тии-тить-ти». Мы с Толей переглянулись и невольно стали забирать вправо. Еще минут десять ходьбы - и пара рябчиков впереди нас сорвалась с деревьев и, шустро лавируя между стволами, пролетев метров тридцать-сорок, исчезла в кронах. Толик взял бинокль, посмотрел на то место, где птички растворились. Прошли мы еще метров 10-20, он снова посмотрел в бинокль, потом снял с плеча ружье, прицелился и выстрелил. Один рябчик сполошно засвистел и полетел дальше, а другой безжизненной тряпочкой упал рядом со стволом дерева.

Укладывая рябчика в рюкзак, Толя спросил:

- У тебя какой номер дроби?

- Шестерка, - ответил я.

- У меня тоже шестой, но вот у меня калибр ружья двенадцатый, а у тебя шестнадцатый. Тебе бы лучше подошел седьмой номер…. Да и шестой хорошо. Видишь, какая простая охота на рябчика. Главное его найти и иметь бинокль. Он ленивый и предпочитает не улетать, а прятаться. В общем, на тебе бинокль, охотиться будешь ты, а я буду гнать на тебя дичь.

Я надел на грудь бинокль, предварительно посмотрев через него на ближайшие деревья,  действительно он хорошо приближал и детально показывал то, чего глаз не видел. Удержатся от комментария не смог:

- Классный  у тебя бинокль, здорово приближает.

Толя довольно ухмыльнулся, и мы пошли дальше. Душа моя пела, в сознании рисовались картинки нашего успеха одна круче другой.

Что случилось – не знаю, но мы ходили  больше часа и  ни одного рябчика не встретили. Наконец, Толик не выдержал:

- Пойдем, пройдемся по краю болота, может, тетерева или куропатку возьмем?

По дороге туда я постоянно слышал собачий лай, при этом какой-то странный. Он, то был редким, то совсем смолкал, а иногда собака заливалась прямо-таки истерично.

- Толя, там что, какой-то населенный пункт, что собака-то лает?

- Болото там Женя, а собака лесника, лося гоняет. Иногда от скуки она так развлекается.

По краю болота мы тоже отходили больше часа, и ничего. Вся дичь от нас попряталась. Без успеха на душе было кисло и начало наваливаться небольшое утомление. Рядом с болотом и кочки, и мох, ходить труднее, особенно в тяжелых болотных сапогах.

Лай собаки к нам приближался. Вдруг Толя остановился, повернулся ко мне:

- Слушай, пойдем, посмотрим, кого она там гоняет?

Мне это тоже было любопытно, и я с охотой тут же ответил:

- Пойдем.

По пути Толик начал рассуждать:

- Очень удачно получается. Ветер сегодня приличный и дует, видишь, с болота. Мы как раз будем заходить против ветра, лось нас не учует и подпустит близко.

С полкилометра мы шли по суше по кромке между лесом и болотом, пытаясь попасть уж совсем против ветра по отношению к лающей собаке. Втайне, конечно, надеясь, что спугнем  какую-то дичь, но не судьба. Наконец, мы повернули и пошли прямо на болото, ориентируясь по лаю. Какое-то время нас окружал довольно высокий кустарник. Собака лаяла совсем рядом, но мы пока ничего не видели. Но вот кустарник резко поредел и стал ниже. Перед нами открылась такая интересная картина, что, созерцая ее, мы минут на пять замерли. Метрах в пятидесяти от нас стоял громадный лось, а перед его мордой нахально скакал и лаял приличных размеров пес  непонятной породы и  странного окраса, как бы белый, но сильно припудренный сажей.

Толя повернулся ко мне и показал, что нужно двигаться ближе к этой «сладкой парочке». Мы медленно пошли в их сторону, в некоторой степени, визуально защищенные редким кустарником. Мне казалось, что давно пора остановиться, а Толя все шел. Наконец, когда до лося оставались не более тридцати метров, он остановился. Мы снова на несколько минут замерли. Собака нас увидела, еще больше осмелела и совсем остервенела в своем лае и нападках на лося. Тот вел себя с удивительным достоинством, каждым своим движением демонстрируя пренебрежение к собаке. Копытом передней ноги он ковырялся во мхе, лез туда мордой, показывая, что пса не замечает. Правда, когда пес, предполагая нашу поддержку, в конец обнаглел и начал кидаться прямо в ноги лосю. Тот делал резкий мах копытом в его сторону. Мощь этого животного пронзала пространство, как какое-то поле, видимое каждому, и, понятно, что всего лишь одно попадание  сделало бы собаку как минимум инвалидом. Я любовался этой красотой и мощью. Собака его достала, лось был явно раздражен, я находился так близко, что видел его звериный гневный взгляд. При  этом  он не терял достоинства, и все его движения были изящны и грациозны. Рога его были фантастически громадны, на каждом я насчитал по девять отростков, а разлет был не меньше полутора метров. Это ж какую нужно иметь силу, чтобы на голове постоянно таскать килограммов тридцать веса.

В голове у меня тут же возникла странная ассоциация этого лося с паровозом, как мне кажется непонятная современному человеку. В детстве я очень долго воспринимал паровоз как живое существо. Он ест уголь, пьет воду, а еще гудит, шипит и пускает пар, совсем как живое существо. А еще он не суетный, мощный,  красивый и изящный, ну прямо  как лось.

Толик вдруг открыл ружье и дрожащими руками начал менять патроны, глаза его приобрели какой-то дикий блеск. Я прислонился к его  уху и шепотом спросил:

- Что делаешь?

Он горячим возбужденным голосом ответил:

- Ставлю жаканы. Сейчас мы его завалим. Я сгоняю в деревню, привезу мужиков. Разделаем за час,  поедешь домой с рюкзаком  мяса.

Я навалился на его ружье, горячо шепча на ухо:

- Толя, как можно такую красоту поменять на мешок мяса? Ты что, голодаешь?

Какое-то время мы простояли в таком положении. Наконец, Толик расслабился, ничего мне  не сказал, развернулся, закинул ружье на плечо и пошел, я пристроился  за ним. Таким образом, мы, молча, двинулись с болота. Пес лесника еще продолжал лаять, но в голосе не чувствовалось прежней страсти, да и лай стал реже. Видно он, поняв, что мы его не поддержим – расстроился, да и устал, сколько можно гонять такой «паровоз» по болоту.

Выйдя к лесу, Толя остановился, вынул из стволов патроны с пулями и вставил обычные. Я подошел и вернул ему бинокль:

- Повесь себе. Может он работает как талисман удачи только на груди у хозяина.

Бинокль Толик взял со словами:

- К дороге пойдем коротким путем. Рябчиков там меньше, зато попадаются тетерева и  куропатки.

К мотоциклу мы дошли быстрее, чем я предполагал. Дичь игнорировала нас, никого мы не спугнули, видно это был не наш день. Правда, один раз, где-то далеко просвистел рябчик, но мы туда не пошли.

Действительно, вернулись мы домой в районе пяти  часов и сразу сели за стол. На нем была обычная русская пища: щи, отварная картошка, сало, квашеная капуста, соленые и маринованные грибы. Посреди стола, некоторым диссонансом, стояла ваза с красными яблоками. Толина мать  ни о чем не расспрашивала, видно все поняла по нашему внешнему виду, зато старательно потчевала. Толя достал бутылку и три обычные граненые стопки, нам налил по полной, а матери половинку. Выпили без всяких тостов, и только сейчас Толя разговорился:

- Ну и день! Надо же какая невезуха. Веришь ли, Женя, если иду за рябчиком, то меньше трех не приношу. Иногда спугнешь сразу  нескольких, не знаешь, за каким и  идти. А сегодня все они как вымерли.

- Толь, может мы поздно пошли?

- Нет! что ты, были как раз вовремя. Рябчик ленивый, утром он долго спит.

Тут он подхватился, встал и, достав какой-то листик из куртки, висящей на стене,  сел, некоторое время рассматривал его, потом поднял глаза на меня:

- Ну вот, твоя электричка через полчаса. В нашем распоряжении еще пятнадцать минут.

Я понял, что больше на охоту сюда меня не пригласят. Возможно, Толя решил,  что я приношу неудачу. Мы выпили еще по стопке, закусили и по-военному быстро собрались. Толик переложил рябчика в мой рюкзак, я поблагодарил мать за гостеприимство и мы пошли к мотоциклу. На улице смеркалось, и Толя вынужден был включить фару. К платформе подъехали вовремя, сухо попрощались. Уже из вагона я увидел как он на своей «Макаке» лихо развернулся и, освещая грязную дорогу впереди себя, поехал домой.

Только теперь я расслабился и, сев на лавку, почувствовал, как устал. Лицо так горело и представлялось мне таким красным, что было неловко перед немногочисленными пассажирами. Несмотря на неудачную охоту, поездкой я был доволен. Познакомился с охотой на рябчика и получил неожиданно большое количество впечатлений, а еще первый раз в жизни возвращался с охоты с добычей, не истратив ни одного патрона. В душе, нет-нет, да возникала горькая нотка, что Толик поохотиться меня больше не пригласит, но всё же испортить приятного послевкусия от этой охоты она никак не могла.